Хочу отметить и то, что подготовка этих списков к печати оказалась весьма непростым и трудоемким делом. Причина в том, что они, как увидит читатель, содержат огромное количество ошибок и неточностей. Это и неудивительно: исходные документы нередко составлялись полуграмотными лагерными писарями, а сами трудармейцы, крайне слабо владевшие русским языком, мало чем могли им помочь. В результате названия мест рождения и мобилизации в трудармию многих трудармейцев (а подчас также их фамилии, имена и отчества) искажались до неузнаваемости.

Когда эти списки попали в мои руки, мне первым делом подумалось, что подготовка к печати подобных материалов потребует составления достаточно полного перечня немецких населенных пунктов в СССР. Эта работа была проделана нашей Общественной академией, и к началу 2003 г. соответствующий справочник вышел в свет.[31] На очереди - дополняющий его справочник по немецким населенным пунктам в Российской империи, также подготовленный Академией. Серьезным подспорьем при работе над настоящим изданием явились также подробные географические карты тех регионов, откуда трудармейцы Усольлага призывались в "рабочие колонны".

Однако даже все это, вместе взятое, не позволило внести в списки необходимой ясности, и для их уточнения я решил сам съездить в Соликамск. Признаться, многое в этой двухнедельной поездке, состоявшейся весной 2005 г., меня приятно удивило. Учетные карточки трудармейцев хранятся в архиве бывшего Усольлага в отдельных ящиках, в алфавитном порядке. На соседних полках находятся дела умерших или демобилизованных по болезни трудармейцев. Никаких проблем с доступом к этим основным трудармейским документам у меня не возникло. Напротив, и в горадминистрации Соликамска, и со стороны руководства Учреждения ВК-240, и в лагерном архиве моя работа встретила понимание и вполне благожелательное отношение. Кстати говоря, этот архив, со своей стороны, по-прежнему занимается данной тематикой, отвечая, в частности, на нередкие запросы бывших трудармейцев и их близких.

Состояние трудармейских карточек тоже оказалось лучше, чем я предполагал. Не считая некоторых, напечатанных на очень некачественной бумаге, они хорошо сохранились. Я. Эзау сообщил недавно со слов очевидца о фактах уничтожения учетных карточек в Богословлаге.[32] Что касается Усольлага, то у меня нет оснований сомневаться в полноте его карточного фонда. Я нашел учетные карточки всех своих родных и знакомых, о пребывании которых в Усольлаге мне известно (таковых насчитывается более десятка). На месте и карточки погибших трудармейцев, перечисленных в воспоминаниях вышеупомянутых летописцев Усольлага: Ф. Лореша - Боргардт Д.Д. (в нашем списке значится под № 281), Гееб Д.Д. (№ 724), Надержанский Э.А. (№ 2163), Нетт К.Э. (№ 2191), Ример А.Д. (№ 2395), Шнейдер Г.А. (№ 3160), Шнейдер Д.А. (№ 3163), Шнейдер Ф.А. (№ 3175); Я. Шмаля - Вааг Д.Г. (№ 371), Зальцман В.Я. (№ 1289), Сейбель Г.Я. (№ 2555), Сейбель Я.Я. (№ 2558), Фельде Я.К. (№ 2698), Шмаль Р.И. (№ 3087). Не удалось идентифицировать лишь немногих погибших: тех, по которым эти авторы не привели достаточно полных данных, а также тех, что умерли после 1944 г., числясь, видимо, уже не в Усольлаге, а в Ныроблаге.

Что касается качества записей на карточках, то оно крайне неравноценно. Это может заметить и читатель наших списков. Дело не в выцветших чернилах, а в том, что карточки заполнялись очень разными людьми. В Усольлаге к этой работе нередко привлекали самих трудармейцев из числа тех, что хорошо писали по-русски. С прочтением таких карточек проблем, как правило, не возникает. Но некоторые карточки заполняли сотрудники Усольлага, едва владевшие грамотой, причем со слов трудармейцев, которые говорили с сильнейшим акцентом, а подчас, очевидно, просто не понимали задаваемых им вопросов. Результат нетрудно представить: подобные записи поддаются расшифровке с большим трудом, а то и не поддаются вовсе.

Содержание учетной карточки трудармейца было стандартным и практически идентичным карточке заключенного. Фотокопия карточки трудармейца приведена в Книге памяти Тагиллага.[33] Правда, та карточка попросту заполнена на формуляре, рассчитанном на заключенного, с исправлением от руки одного вопроса (вместо "кем осужден" - "кем мобилизован"). Такого явления я в Усольлаге не припомню. Поскольку в карточку заносились сведения обо всех перемещениях трудармейца внутри данного лагеря, а они производились нередко, к некоторым карточкам приходилось подшивать нитками дополнительные формуляры. Несмотря на довольно скромный объем информации, учетная карточка ценна тем, что позволяет получить основные сведения обо всех трудармейцах, находившихся в лагере. Она никуда не пересылалась и при перемещении трудармейца из лагеря в лагерь заполнялась заново. Но в этом заключается и ее недостаток. К примеру, в начале 1945 г. из Усольлага выделился новый лагерь -Ныроблаг, и трудармейцы многих лагпунктов были автоматически туда зачислены, хотя никуда не перемещались. Так вот, в их карточках отмечен факт данного "перевода", но ничего не сказано о дальнейшей судьбе этих людей. Чтобы ее прояснить, необходимо обратиться уже к архиву Ныроблага, который хранится в другом месте.

Личное дело, второй важнейший документ трудармейца, содержит значительно больше информации, хотя представляет собой тоненькую тетрадку в бумажной обложке. В отличие от учетной карточки, личное дело всюду следовало за трудармейцем, пока он не умирал или не подвергался демобилизации по болезни. Поэтому личных дел трудармейцев в Усольлаге хранится гораздо меньше, чем учетных карточек. Наряду с анкетными данными самих трудармейцев, зафиксированными более подробно, чем в карточках, в личных делах содержатся и некоторые сведения о их родителях и других членах семьи. Из личного дела можно почерпнуть также очень важную информацию о болезнях и причинах смерти трудармейцев, зафиксированную, насколько я могу судить, достаточно правдиво. Так, в деле моего двоюродного брата бесстрастно отражено, что еще за год с лишним до смерти, когда ему было 19 лет, он весил всего 45 кг, и что после этого, на почве полной дистрофии, у него развился туберкулез - сначала коленного сустава, а затем легких, отчего он и умер. Его близким в ответ на их запросы ничего подобного, разумеется, не сообщили. Отмечу, что в учетных карточках причины смерти (убийство "при попытке к бегству", болезнь и т. д.) отражались лишь в очень редких случаях.

Но больше всего в личных делах потрясает, пожалуй, то, что с трудармейцев снимали отпечатки пальцев не только при поступлении в лагерь (об этом писал еще Г. Вольтер), но и после смерти: отпечаток большого пальца правой руки умершего должен был непременно присутствовать на листке с актом о смерти. О подобном изуверстве я, признаться, никогда раньше не слышал.

В акте о смерти брата меня потрясла и фамилия человека, чья подпись там стоит первой: ЭПШТЕЙН. Имя этого душегуба, патологического немцененавистника, с его крылатой фразой "Дали бы мне автомат - всех до единого уложил бы!" запечатлел для истории тот же Г. Вольтер, со слов Иоганнеса Лотца, отбывавшего трудармию в Усольлаге.[34] То-то, должно быть, порадовался тов. Эпштейн, ставя свой автограф рядом с отпечатком пальца мертвого 20-летнего немца, причина смерти которого на этой маленькой безграмотной бумажке указана так: "Полиавитаминоз, тбц [туберкулез]".

Личные дела трудармейцев, которые подвергались аресту непосредственно в трудармейском лагере и затем отдавались под суд, хранятся отдельно, в секретном архиве Усольлага. Обвинения против них, насколько мне известно, выдвигались стандартные: побег ("дезертирство"), отказ от работы или саботаж (если чуть живой трудармеец уже не был в состоянии работать) и, конечно, "политика" - знаменитая сталинская статья 58-10 (антисоветская или контрреволюционная пропаганда или агитация).

Судя по делу моего дяди, получившего по этой статье 10 лет заключения и 3 года п/п (поражения в правах), но уже через 3 месяца умершего от голода в штрафном лагпункте Усольлага, личные дела этих трудармейцев отличаются главным образом тем, что содержат копию вынесенного им приговора. Поскольку никаких других материалов уголовного дела там нет, а приговор составлен очень расплывчато и попросту малограмотно, судить об обоснованности выдвинутых в нем обвинений совершенно невозможно. Я почерпнул из этого "документа" дяди Густава только то, что он в присутствии других трудармейцев однажды не вполне верноподданно высказался насчет мудрой политики партии и правительства, а в другой раз поддержал в такой же ситуации аналогичное высказывание своего подельника. Что и говорить - более чем весомое основание для вынесения, по сути дела, смертного приговора. Дядиным подельником оказался его земляк по Марксштадту и почти ровесник Давид Фридрихович Прахт - видимо, отец нашего известного поэта Арно Прахта. Кроме того, в актах о смерти и погребении мой брат именуется "тр/армеец", а дядя - "з/к"; да еще в личном деле брата значится, что он похоронен в гробу, головой на запад, под столбиком № 355 (проверь, кто может!), дядю же, судя по его делу, похоронили без гроба и без номерного столбика, а головой почему-то на восток. Вот и вся разница между обычным трудармейцем и заключенным.

Самая первая группа трудармейцев, ранее депортированных из АССР немцев Поволжья в восточные и центральные районы Алтайского края, появилась в Усольлаге 15 февраля 1942 г. Их доставили сюда согласно вышеупомянутому Постановлению ГКО от 10 января 1942 г. № 1123сс, конкретизированному в приказе наркома НКВД СССР Л. Берии от 12 января 1942 г. № 0083.[35] Данное событие подробно описано в воспоминаниях Ф. Лореша. Я наслышан об этом с детских лет: мои отец и дядя прибыли в Соликамск в одном эшелоне с Ф. Лорешом. 18 февраля 1942 г. в Усольлаг начали поступать и немцы из Северо-Казахстанской области. В основном первый трудармейский поток заполнил лагпункты Усольлага уже к концу февраля. Лишь немногие прибыли позднее - в марте или апреле.

Поначалу НКВД строил по поводу использования мобилизованных немцев воистину наполеоновские планы. Так, 2 января 1942 г. зам. наркома В. Чернышов предложил задействовать только на лесозаготовках 80000 человек, доложив, в частности, что Усольлаг может принять 9000 немцев, а Вятлаг - 10000.[36] Уже на примере Вятлага хорошо видно, что это была "туфта" чистейшей воды. В конце января оттуда сообщили в Москву по поводу предполагаемого поступления 7000 (а не 10000!) немцев: "Лагерь для приема указанного количества немцев не подготовлен. Помещение для размещения колонн в лагере имеется, но совершенно нет постельных принадлежностей, обмундирования и не имеется никаких запасов продуктов питания".[37] С другой стороны, найти враз такое астрономическое количество немцев было решительно негде. Потому, волей-неволей, пришлось спускаться с небес на землю.

Уже в вышеупомянутом приказе Л. Берии от 12 января 1942 г. цифра для Усольлага была понижена до 5000 человек, а в апреле соответствующее ведомство ГУЛАГа сообщило, что в этот лагерь направлено 4940 немцев.[38] А. Герман и А. Курочкин также привели последнюю цифру, но в то же время, со ссылкой на фонды Государственного архива РФ, сообщили, что на март 1942 г. в Усольлаге находилось гораздо большее количество трудармейцев - 6004.[39] Поскольку авторы даже не попытались объяснить это явное несоответствие, остается предположить, что в последнем случае их ввели в заблуждение баснописцы из НКВД. Г. Маламуд, хорошо знакомый с соответствующими фондами не только московских, но и уральских архивов, утверждает, что на 1 апреля 1942 г. в Усольлаге содержалось 4945 трудмобилизованных.[40] Эту цифру, практически совпадающую с вышеприведенными данными ГУЛАГа, мы и примем за основу.

Усольлаг был единственным лесным лагерем НКВД, где исходная численность трудармейцев поддерживалась практически всю войну и даже увеличивалась. Отчасти это было достигнуто за счет новой мобилизации немцев после Постановления ГКО от 7 октября 1942 г., хотя оно вообще не предусматривало направления мобилизованных на лесозаготовки. Но в основном Усольлаг пополнялся путем переброски сюда трудармейцев из других лагерей, главным образом тоже лесных.

Первая подобная партия прибыла из соседнего Вятлага уже 22 июня 1942 г. К этому моменту в Усольлаге еще не было массовой смертности, и данная переброска, в отличие от последующих, была вызвана не стремлением пополнить редеющие ряды его трудармейцев, а, по всей видимости, тем, что он, имея среди лагерей НКВД самую масштабную программу лесозаготовок на 1942 г., только за январь-март лишился более 6 тыс. заключенных,[41] отправленных на фронт. В этой партии находился и мой двоюродный брат Вольдемар, который успел сообщить близким, что их везли по воде, т. е. по Каме. Этот путь стал для него воистину последним, переписка вскоре оборвалась - брат, как мы теперь знаем, прожил еще два года, но был уже, очевидно, не в состоянии писать. Вслед за вятлаговской прибыли партии из Ивдельлага (28 июля 1942 г.), Унжлага (август-сентябрь 1942 г.), Краслага (июль 1943 г.), а также небольшая группа из Ухтоижемлага (30-31 июля 1942 г.).

Усольлаг пополняли и немцы-заключенные: из Каргопольлага (июль 1942 г.), Безымянлага (сентябрь 1942 г.), Самарлага (сентябрь-октябрь 1942 г.), Рыбинлага (октябрь 1942 г.), Сиблага (октябрь-ноябрь 1942 г.), Карлага и Вяземлага (1942-43 гг.), того же Усольлага (1942-45 гг.) и др. Это явилось результатом выполнения директивы НКВД и Прокуратуры СССР № 185 от 29 апреля 1942 г., согласно которой заключенные-немцы, отбывшие свой срок или осужденные за преступления, не связанные с "контрреволюционной" деятельностью, направлялись в "рабочие колонны".[42]

В декабре 1942 г. начальник Планового отдела НКВД СССР Вайнштейн, вопреки Постановлению ГКО от 7 октября 1942 г., предложил своему зам. наркома В. Чернышову направить в лесные лагеря "для использования на биржевых лесных работах и в сельском хозяйстве" 9 тыс. мобилизованных немок, в т. ч. в Усольлаг - 1500. Высокий начальник, проявивший, как мы видели, "масштабное мышление" в отношении немцев-трудармейцев еще в начале 1942 г., и на сей раз не подкачал, увеличив общую цифру до 14 тыс., а по Усольлагу - до 3 тыс.[43] Немецкие женщины, в основном из числа депортированных в Акмолинскую и Актюбинскую области, были доставлены в Усольлаг в 1943 г., начиная с февраля. Согласно А. Герману и А. Курочкину, на январь 1944 г. в Усольлаге было 2830 трудармеек, а через год - 2763.[44]

Вопрос о формировании "контингента" конкретных трудармейских лагерей, о прибытии туда и об убытии оттуда трудармейцев изучен пока еще очень слабо. Недавно, как уже отмечалось, интересное исследование этой проблематики по Тагиллагу представил С. Разинков. Кроме того, некоторые данные на сей счет опубликованы по Вятлагу. Поскольку Вятлаг, как и Усольлаг, был лесным лагерем, приведем здесь соответствующую информацию именно по нему: "По данным политотдела Вятлага, с февраля 1942 года по 1 июля 1944 г. в лагерь поступило 8207 немцев-трудармейцев. За это время убыло 5283 чел., в том числе: умерло 1428 чел., осуждено 365 чел., этапировано 823 чел., демобилизовано 1581 чел., бежало 7 чел., находится в отпуске 1079 чел."[45]

За две недели работы в архиве Усольлага я не успел собрать подробную информацию такого рода. Не удалось найти и аналогичных сводок политотдела лагеря. Поэтому с точностью я могу констатировать только одно: за тот же период в Усольлаге умерло гораздо больше трудармейцев - 3179. Кроме того, просмотрев в архиве тысячи трудармейских карточек, берусь утверждать следующее.

Во-первых, этапирование (если понимать под ним перевод в другие трудармейские лагеря) было в Усольлаге редким явлением. Напротив, в этот лагерь, как мы только что видели, в массовом порядке стягивались трудармейцы из различных лесных лагерей.

Во-вторых, процент демобилизованных был в Вятлаге явно выше, чем в Усольлаге. Руководство ГУЛАГа само отмечало, что в Вятлаге в массовом порядке демобилизовали тяжело больных людей, наличие которых "дало бы большой процент смертности".[46] Отсюда и относительно низкая (на бумаге) смертность в этом лагере. Уже к весне 1942 г. демобилизация умирающих трудармейцев из лагерей НКВД приобрела такие масштабы, что руководство пустило в ход свой универсальный метод преодоления нежелательных явлений: бороться с их следствиями, не обращая внимания на причины. 14 апреля 1942 г. начальник ГУЛАГа НКВД СССР В. Наседкин предписал начальникам ряда подведомственных лагерей производить освобождение из "рабочих колонн" только с предварительной санкции ГУЛАГа.[47]

В-третьих, по Вятлагу зафиксировано невероятно низкое число побегов при чрезвычайно завышенном количестве "отпускников". Причина весьма очевидна: политотдел, стремясь продемонстрировать эффективность своей кипучей деятельности, просто записал беглецов в отпускники. Подобное явление я обнаружил и в учетных карточках Усольлага, хотя и не в столь вызывающих масштабах: трудармейцы бежали, их объявляли в розыск и, найдя через какое-то время, иногда записывали задним числом находящимися в отпуске. Как правило, это были женщины, которые бежали к своим малолетним детям, оставленным на произвол судьбы по воле самих властей.

Наконец, самое, как мне представляется, важное. Больше всего в учетных карточках Усольлага меня поразило число трудармейцев, отправленных оттуда в тюрьму или отданных под суд. В принципе о таких фактах было известно, о них писал еще Г. Вольтер. На примере своего погибшего дяди знал об этом и я. Тем не менее, литература о трудармии до сих пор уделяла этому явлению, как я теперь убежден, совершенно недостаточное внимание. Между тем его масштабы были поистине огромны. Трудармия и "обычный" ГУЛАГ представляли собой, я бы сказал, настоящие сообщающиеся сосуды. В заключении, а не непосредственно в трудармейских лагерях погибли очень многие трудармейцы. И если мы не обратимся к судьбам таких людей, то будем и в дальнейшем иметь столь же неполное и искаженное представление о численности жертв трудармии, как имеем сегодня.

Что касается приведенного количества осужденных по Вятлагу, то оно явно занижено. По данным П. Ремпеля, в 1942 г. здесь было осуждено 15,5% трудармейцев, при их среднегодовой численности 6600 чел.[48] Это означало бы более 1000 осужденных только за данный год. Видимо, политотдел отнес многих осужденных к весьма неопределенной категории "этапированных".

Самая жгучая и больная проблема трудармейской эпопеи - смертность в "рабочих колоннах" - также исследована до сих пор до обидного мало. Попытки представить некую общую картину этого ужасного и трагического явления предприняты, насколько нам известно, лишь в вышеупомянутом докладе П. Ремпеля и в книге А. Германа и А. Курочкина.[49] При этом приведенные в двух данных работах цифры смертности по конкретным лагерям НКВД в 1942 г. близки, но не совпадают - весьма странно, если учесть, что авторы ссылаются на одни и те же источники.

Воспользуемся данными П. Ремпеля, гораздо более полными. Судя по ним, в 1942 г. лесные лагеря НКВД отличались в целом высокой смертностью. Среди них всех опережал Усольлаг - 16,4%, далее следовали Ивдельлаг - 16,3%, Вятлаг - 13,8%, Востураллаг - 3,0%, Севураллаг - 1,8%, Краслаг - 1,3%.

Не берусь судить о Востураллаге и Севураллаге - об этих лагерях до сих пор известно очень немного. Но что касается Краслага, то указанная по нему цифра совершенно невероятна. Учитывая приведенную П. Ремпелем среднегодовую численность трудармейцев в этом лагере в 1942 г. (5800 чел.),[50] она означала бы, что за весь этот страшный год здесь умерло всего 75 человек. И это при том, что трудармейцам Краслага, переправленным в Усольлаг летом 1943 г., судя по книге Я. Шмаля, показались весьма сносными даже условия в этом гибельном лагере, где несколькими месяцами ранее был зафиксирован пик высокой смертности! Одним из объяснений этой странной цифры, воспроизведенной также А. Германом и А. Курочкиным (у них - 1,2%), может служить высокий уровень демобилизации в Краслаге в 1942 г. - 6,6%. Данному явлению здесь благоприятствовали и внешние условия: Краслаг был единственным известным лагерем, где многие трудармейцы находились на небольшом расстоянии от своих близких, которых в 1941 г. депортировали в Красноярский край. Однако даже с учетом этого обстоятельства несостоятельность указанной цифры вполне очевидна.

Помимо лесных лагерей, судя по данным П. Ремпеля, высокая смертность трудармейцев наблюдалась в 1942 г. и в других крупных лагерях НКВД: Севжелдорлаге (страшный Котлас, о котором российские немцы не могли без содрогания вспоминать даже десятилетия спустя) - 29,9%, Богословстрое - 17,1%, Байкальском лагере (очевидно, Бакалстрой) - 16,8%, Соликамстрое - 16,1%, Кимперсайлаге - 8,3%, Тагилстрое - 7,5%. Еще чаще трудармейцы гибли в те годы, как отметил П. Ремпель, на некоторых угольных шахтах и других промышленных предприятиях.

Аналогичным образом обстоит дело и с причинами высокой смертности в трудармии. В принципе они давно известны. Так, А. Герман и А. Курочкин называют в этой связи неполноценное питание, тяжелые жилищно-бытовые условия, перенапряжение на работе, отсутствие медикаментов и полноценной медицинской помощи, приводя на примере Вятлага и перечень наиболее частых заболеваний, приводивших к смертельному исходу и связанных в первую очередь с недоеданием: пеллагра, сильное истощение, болезни сердца, туберкулез.[52] До сих пор, однако, никто не привел каких-либо статистических данных, отражающих сравнительную значимость перечисленных болезней в конкретных условиях. Для этого, конечно, тоже необходимо изучение лагерных архивов, в первую очередь личных дел трудармейцев.

Учетная карточка трудармейца, о которой шла речь выше, содержала довольно широкий перечень вопросов: фамилия, имя и отчество, год и место рождения, социальное происхождение, национальность, гражданство, образование, партийность (членство в ВЛКСМ), место жительства, профессия, специальность, кем и когда мобилизован, дата прибытия в лагерь, перемещения в пределах лагеря, когда и куда убыл (дата и место смерти). Ни в одной Книге памяти, конечно, нельзя отразить весь комплекс перечисленных сведений, и здесь необходим разумный выбор. На наш взгляд, при этом следует руководствоваться двумя основными критериями - значимостью тех или иных анкетных данных для судьбы трудармейца и для его идентификации.

Читатель может заметить, что перечень данных в настоящем издании более широк, чем в Книгах памяти Тагиллага, а тем более Богословлага. Таков был сознательный выбор составителей, исходивших из вышеупомянутых критериев. К примеру, в нашем мартирологе указаны не райвоенкоматы, призывавшие трудармейцев, а населенные пункты, где они в тот момент проживали. Это, как нам представляется, немаловажно для точной идентификации многих трудармейцев, зачастую имевших одинаковые фамилии, имена, а то и отчества. С другой стороны, сведения о социальном происхождении, образовании, профессии и т.п., интересные с точки зрения социологии, в этом отношении мало чем могут помочь. К тому же эти факторы обычно не оказывали особого влияния на судьбу трудармейцев, по крайней мере - в лесных лагерях: там было слишком мало рабочих мест для образованных и квалифицированных людей, и они чаще всего трудились на общих работах вместе со всеми остальными. При работе в архиве Усольлага я добавил к перечню вопросов, выбранных самими составителями Книги памяти из Соликамска, только один: когда (и, по возможности, откуда) прибыл в лагерь. Это, как увидит читатель, принципиально важно для исследования динамики смертности трудармейцев.

Нам известно лишь одно подобное исследование. Его провел недавно Я. Эзау (Тюмень) на основе данных И. Вайса из Книги памяти Богословлага.[53] В целом оно выявляет картину, которая хорошо знакома читателям книги Г. Вольтера, основанной в первую очередь на воспоминаниях трудармейцев Бакалстроя: чрезвычайно высокая смертность в течение всего 1942 года, затем ее резкий спад (и Г. Вольтер, и Я. Эзау связали это событие с победами под Сталинградом и Курском) и, наконец, относительно небольшая смертность с осени 1943 г. до самого конца трудармии. Выявленная нами динамика смертности по Усольлагу соответствует этой картине только в самых общих чертах, имея очень существенные отличия. На мой взгляд, они связаны главным образом с тем, что Усольлаг, в отличие от Богословлага и Бакалстроя, был лесным лагерем.

В таких лагерях (исключая, насколько я знаю, только Ивдельлаг) трудармия началась не осенью 1941 г., как в Богословлаге, Соликамстрое или Кимперсайлаге, куда в это время доставили мобилизованных немцев с Украины, а лишь в феврале 1942 г. Далее, на крупных трудармейских стройках, как писал Г. Вольтер, немцам пришлось все начинать с нуля, "с первых колышков, первых просек для дорог", "с первых выемок для бараков".[54] В результате первые трудармейцы, живя в палатках и землянках, питаясь впроголодь, занимаясь каторжным трудом на морозе, в совершенно непригодной для этих условий одежде, уже через несколько месяцев превратились в полуживые или настоящие трупы. В лесных лагерях с самого начала имелись какие-никакие бараки, оставшиеся от заключенных. Но был здесь и очень большой минус - практически полная оторванность от внешнего мира в течение значительной части года, о чем мы уже упоминали. На больших стройках не возникало проблем с доставкой продовольствия, и нормы питания трудармейцев здесь в основном определялись тем, насколько желало или не желало уморить немцев голодом высшее руководство. Иное дело - в лесу, где продукты надо было в большом количестве припасать заранее. Тут, помимо всего прочего, многое зависело от распорядительности, организаторских и пробивных способностей и, конечно же, от доброй воли конкретных лагерных начальников. В большинстве своем они проявили себя как никудышные организаторы и, увы, как душегубы.

Народ должен знать своих героев, и мы поименно вспомним начальников лесных лагерей НКВД, сгубивших многие тысячи жизней ни в чем не повинных российских немцев-трудармейцев: Востураллаг - ст. лейтенант ГБ Васильев (1942), капитан ГБ Решетников П.М. (1942-45), подполковник Еремеев М.И. (с 1945); Вятлаг - капитан ГБ Левинсон Н.С. (1942-43), полковник Кухтиков А.Д. (1944-47), подполковник Дидоренко С.А. (с 1947); Ивдельлаг - ст. лейтенант ГБ Долгих И.И. (1942-44), майор Жуковский М.В. (с 1945); Краслаг - капитан ГБ Почтарев Г.М. (1942-43), подполковник ГБ Филиппов А.В. (1943-47), майор Аникин Я.В. (с 1947); Севураллаг - ст. лейтенант ГБ Васильев (1942, см. Востураллаг), ст. лейтенант ГБ Васин Л.З. (с 1942); Унжлаг - ст. лейтенант ГБ Автономов Ф.И. (1942-43), подполковник ГБ Почтарев Г.М. (с 1943, см. Краслаг); Усольлаг - полковник Волков А.М. (1942-44), полковник ГБ Тарасюк С.А. (с 1944).[55]

Вышесказанное позволяет понять, почему динамика смертности трудармейцев Усольлага выглядела далеко не так, как в Богословлаге. По-настоящему высокая смертность в Усольлаге началась лишь в середине 1942 г., когда в основном иссякли и запасы продуктов, доставленных сюда в свое время еще для заключенных, и силы трудармейцев, загубленные лесоповалом. В течение следующего года, до середины 1943 г., смертность в лагере практически только нарастала. Здесь мало что изменили победы под Сталинградом, а позднее и под Курском: с начала 1944 г., после спада в конце 1943 г., смертность вновь начала расти. В целом динамика смертности в Усольлаге носила явно выраженный циклический характер, обусловленный сезонными особенностями доставки продовольствия, а также работы в лесу. Радикальное и окончательное снижение смертности здесь произошло лишь в конце 1944 г.

Уровень смертности трудармейцев, подсчитанный нами по материалам архива Усольлага, расходится с данными некоторых авторов. Так, Г. Вольтер сообщил со слов А. Мунтаниола, что с конца сентября 1941 г. до начала марта 1942 г. в Усольлаге было зарегистрировано 3700 умерших трудармейцев, а со слов Р. Поппе - что к весне 1943 г. в двух усольлаговских лагерях Соликамска осталась только половина из 12 тыс. трудмобилизованных, находившихся здесь в начале 1942 г.[56] Данные сведения основаны на недоразумении: в действительности эти два трудармейца, как видно из текста книги, находились не в Усольлаге, а в соседнем Соликамстрое. Далее, Н. Вашкау утверждает, что в целом по Усольлагу за 1941-42 гг. умерли 6742 человека.[57] В этом случае речь идет, очевидно, не о только о трудармейцах, но о смертности по всему лагерю - уже потому, что в 1941 г. в Усольлаге еще не было "рабочих колонн". Других серьезных расхождений подобного рода мы в литературе не обнаружили.

Данные из приведенного ниже поименного списка погибших немцев-трудармейцев Усольлага позволяют прежде всего установить уровень смертности по годам (таб. 1). Численность трудармейцев в лагере на начало каждого года (в 1942 г. - на 1 апреля) мы привели по данным Г. Маламуда - как уже отмечалось, наиболее достоверным. Приведенные подсчеты показывают, что высокий уровень смертности наблюдался в Усольлаге в течение трех лет (1942-44 гг.), причем максимальный - в 1943 г. Такая динамика характерна, видимо, только для лесных, но не для остальных лагерей НКВД. Данные об уровне смертности за 1942 г. и остальные годы не вполне сопоставимы, т. к. трудармейцы появились в Усольлаге лишь в середине февраля 1942 г. Поэтому мы дополнительно подсчитали среднюю смертность за 2-4 кварталы 1942 г. и сопоставили ее со среднеквартальной смертностью в 1943-45 гг. Рост смертности в 1943 г. по сравнению с 1942 г. оказался в итоге, естественно, не столь заметным, но общую тенденцию это не изменило. Примененный нами способ подсчета годового уровня смертности, строго говоря, не вполне корректен: правильнее было бы относить число умерших не к числу трудармейцев на начало соответствующего года, а к их обще- или среднегодовой численности. Это не было сделано потому, что подобными данными мы, к сожалению, не располагаем. В результате наши цифры уровня смертности могут оказаться несколько завышенными, но сравнение полученной нами цифры за 1942 г. с данными П. Ремпеля, приведенными выше (соответственно 18,9% и 16,4%), указывает на то, что итоговая погрешность невелика и общую картину изменить не может.

Таб. 2 позволяет проследить динамику смертности в Усольлаге в зависимости от возраста трудармейцев. Этот фактор влиял на уровень смертности, видимо, сильнее любого другого, отраженного в учетной карточке. Подобная статистика приводится в литературе впервые. Проведенные нами подсчеты показывают прежде всего чрезвычайно высокую смертность в наиболее работоспособном возрасте. В трудармию официально призывались немцы с 15 до 55 лет, но почти половине погибших в Усольлаге (45,6%) было от 30 до 39. В 1942 г. эта цифра оказалась еще выше - 48,0%. Г. Вольтер отбывал трудармию в Бакалстрое, однако его слова об этом лагере целиком применимы и к Усольлагу: "Первыми умирали самые рослые и сильные. Они привыкли и работать, и есть за двоих. Это соотношение изменению не подлежало, но его грубо нарушили. Мизерные нормы питания не могли обеспечить жизнедеятельность их некогда могучего организма".[58] Невольно вспоминается и знаменитый лагерный афоризм: "Не маленькая пайка губит, а большая". Несколько дольше держались более молодые люди - от 20 до 29: спасал молодой организм. Уровень их смертности стал непропорционально высок со 2-го квартала 1943 г. С ними, конечно, не могли тягаться трудармейцы от 40 до 49. Они отличались непропорционально высоким уровнем смертности с самого начала. Эта тенденция изменилась лишь в середине 1943 г. - видимо, просто-напросто потому, что таких людей осталось совсем мало. Мы особо выделили трудармейцев, умерших после 9 мая 1945 г.: их смерть целиком на совести сталинской верхушки, поправшей собственные решения о проведении мобилизации лишь "на все время войны".

Работая в архиве Усольлага, я сразу же обратил внимание на высокую смертность трудармейцев, переведенных сюда из других лагерей. Многие из них умерли уже в первые дни и недели после прибытия. Причину вскрыл в своей книге еще Я. Шмаль: трудармейцы, отправленные из прежнего лагеря чуть живыми, не выдерживали изнурительной дороги и непривычных условий на новом месте - даже если это выражалось в более обильном, а не более скудном питании. Чаще всего такие люди умирали от расстройства системы пищеварения или от инфекционных болезней.

Зная об этом, я решил подсчитать, как влияли на смертность условия самого Усольлага, а не внешние обстоятельства, и отдельно рассмотреть с данной целью первый поток трудармейцев (таб. 3). Для этого в наш перечень данных и была введена дата поступления в Усольлаг. В целом картина весьма напоминает предыдущую, но имеет и свои существенные особенности. В этой партии заметно выше смертность людей старше 40 - видимо, потому, что при длительном пребывании на одном месте более молодой организм лучше приспосабливался к экстремальным условиям трудармии. Но сильнее всего бросается в глаза, что в данной партии фактически не было всплеска смертности в 1944 г., столь заметного у трудармейцев Усольлага в целом, и вообще с середины 1943 г. она давала все более исчезающее меньшинство умерших. Страшная разгадка лежит на поверхности, достаточно просто подсчитать общий уровень смертности "старожилов" за годы трудармии. Поначалу в этой партии, как мы видели, было 4945 человек. Из них в Усольлаге умерли 2176, что составляет 44% - почти половину. А если еще учесть большое число осужденных и демобилизованных по болезни, то становится ясно, что уже через 1,5 года пребывания в трудармии среди этих людей практически больше некому было умирать. Основная масса первых трудармейцев Усольлага превратилась в лагерную пыль. И так было, конечно, не только в этом лагере.

Имеющиеся в нашем мартирологе данные о месте смерти позволяют выявить и самые смертоносные лагпункты Усольлага, в каждом из которых умерло более 100 трудармейцев. Судя по спискам, это - в порядке убывания числа умерших - Бондюг, Тимшер, Чепец, Бубыл, Ныроб, Кушмангорт, Мазунья, Нечь. Только в этих забытых Богом местах с диковинными местными названиями остались навеки более 2500 немцев-трудармейцев.

Впрочем, к такого рода сведениям следует относиться осторожно. Увиденное в архиве Усольлага убедило меня, что самое проблематичное при работе с учетными карточками - это точное установление по ним даты и места смерти трудармейцев.

Помимо учетной карточки дата смерти фиксировалась в акте о смерти, причем расхождения между этими двумя документами наблюдаются сплошь и рядом. Причина проста: акт о смерти составлялся на месте, тогда как в карточку сведения заносились на основании так называемых строевых записок, составлявшихся на разных уровнях - в рабочих колоннах, отрядах и, наконец, в лагере в целом. Согласно соответствующей инструкции ГУЛАГа, эти записки должны были составляться ежедневно,[59] однако, пока информация поступала снизу вверх, в действительности проходило несколько дней. Именно с таким запозданием чаще всего и фиксировалась дата смерти в учетной карточке. Это расхождение невелико, и к тому же оно практически не сказалось на точности наших списков: приведенные здесь сведения о дате смерти, как правило, черпались не из учетных карточек, а из заведенной в архиве Усольлага особой тетради, предназначенной для ответов на соответствующие запросы и составленной непосредственно на основе личных дел.

Сложнее обстоит дело с информацией о месте смерти. Я еще до поездки в Соликамск заподозрил, что здесь что-то не так. Больше всего меня поразила совершенно аномальная динамика смертности в лагпункте Тимшер. В Усольлаге в целом самым гибельным был 1-й квартал 1943 г., когда умерла почти четверть (22,6%) всех погибших трудармейцев. А вот в Тимшере, судя по нашим спискам, смертность в этот период была относительно невысокой, а в течение 1942 г. вообще низкой, что совершенно не характерно ни для Усольлага, ни для трудармии как таковой.

Я обратил внимание на этот феномен еще и потому, что в Тимшере отбывал трудармию мой отец. Судя по его редким рассказам на эту тему, которые я слышал в детстве и юности, будущие трудармейцы, прошагав в феврале 1942 г. по лютому морозу и бездорожью почти 200 километров от Соликамска до Тимшера, обнаружили там сравнительно обустроенный лагпункт, из которого только что отправили их предшественников-заключенных. Для зеков, по словам отца, было припасено немало еды, благодаря чему трудармейцы Тимшера пережили начальный период трудармии относительно сносно. Но ведь не настолько много было этих продуктов, чтобы их могло хватить на целый год, до весны 1943 г., когда в Тимшере, если судить по нашим спискам, только и разразился настоящий голодомор?

Ситуация начала проясняться, когда я увидел в архиве Усольлага учетную карточку отца. Там он значится находившимся в Бондюге, хотя, как мне в точности известно, отец отбыл все 5,5 лет трудармии исключительно в Тимшере. Информация, дающая ключ к разгадке, содержится и в книге Я. Шмаля. Он перечисляет лагпункты, имевшиеся в тех местах, куда он попал летом 1943 г., - Тимшер, Чепец, Ильинка, Мазунья, и добавляет, что их управление находилось в Бондюге. Таким образом, Бондюг, судя по всему, являлся не отдельным лагпунктом, а одним из центров управления ими. На этом основании в учетных карточках, включая и запись о месте смерти, вполне могли, к примеру, вместо "Тимшер" писать "Бондюг". Я не берусь утверждать, что все записи о смерти в Бондюге относятся именно к Тимшеру, но в значительной степени это, похоже, так. Только в этом случае все становится на свои места: низкая смертность, наблюдавшаяся, якобы, в Тимшере в первый год трудармии, объясняется попросту тем, что в данный период местом смерти здешних трудармейцев указывался Бондюг. И подобное явление было возможно, конечно, и в других лагпунктах.

Особую страницу в истории трудармии в Усольлаге представляет пребывание здесь немецких женщин. В целом их смертность, судя по нашим данным, была на порядок ниже, чем у мужчин-трудармейцев - они редко работали непосредственно на лесоповале, не находились в трудармии в страшном 42-м году, и к тому же женщины, как известно, отличаются большей выживаемостью в экстремальных условиях. Но от этого их пребывание в лагерях смерти не становится меньшей трагедией. Особенно ужасно то, что более половины умерших в Усольлаге женщин-трудармеек были моложе 30 лет. Погибли будущие матери, включая совсем юных девушек. Погибли, унеся с собой в могилу неродившихся немецких детей.

Женщины, попавшие в трудармию, заметно отличались по возрасту от мужчин - возрастная группа от 30 до 39 составляла среди женщин гораздо меньшую часть. Причина известна: гуманный ГКО, повелевший своим Постановлением от 7 октября 1942 г. отправить на трудармейскую каторгу ни в чем не повинных немецких женщин от 16 до 45, освободил от мобилизации беременных и имеющих детей до трех лет[60] (хотя не столь детолюбивые местные власти нередко плевали на это ограничение). Тем самым в трудармии оказались в основном незамужние девушки и женщины старше 40. Наибольшее число умерших среди женщин-трудармеек Усольлага зарегистрировано во 2-м и 3-м кварталах 1944 г., когда наблюдался всплеск смертности и среди мужчин.

Таковы основные выводы, к которым нас привело изучение трудармейского архива Усольлага. Не берусь предсказать, как они будут восприняты российскими немцами, прежде всего самими трудармейцами, тем более после недавней беседы в нашем Российско-Немецком доме в Москве. Я разговорился с бывшим трудармейцем Усольлага, и он, услышав, что по архивным данным в этом лагере погибло около 3500 трудармейцев, едва сдержал свое возмущение. По его словам, в 1943 г. в лагпункте Ильинка, где он находился, были периоды, когда в день умирало по десятку человек. А ведь данный лагпункт, если верить нашим спискам, был в Усольлаге далеко не самым гибельным. Этот человек видел трудармию не на бумаге, а воочию, и он, я думаю, по-своему прав.

Прав прежде всего потому, что нам удалось узнать о трудармейском Усольлаге немало, но, к сожалению, далеко не все. Мы просмотрели учетные карточки трудармейцев, однако почти еще не коснулись их сохранившихся личных дел. А в них имеется много информации, которая может существенно дополнить и в чем-то, конечно, уточнить полученные нами сведения. Особая проблема - судьбы массы трудармейцев, отданных в трудармии под суд. Как я отметил выше, ее изучение даже еще не начиналось.

Соображениями о возможном направлении дальнейших поисков поделился со мной и Э. Гриб. Ему удалось узнать, что в архивах бывшего Усольлага, а также Ныроблага (туда, напомню, в 1945 г. были переданы многие лагпункты Усольлага) хранятся 5182 личных дела на умерших и демобилизованных по болезни немцев-трудармейцев, а также 18791 учетная карточка трудармейцев. Очевидно, тщательное изучение всего этого информационного массива позволило бы внести ясность во многие вопросы, еще оставшиеся открытыми.

Из сказанного однозначно вытекает, что работа по увековечению памяти трудармейцев Усольлага должна быть продолжена. Это относится, разумеется, и к остальным трудармейским лагерям. Участники подготовки данного мартиролога считают ее этапом этой большой и чрезвычайно важной работы. Мы искренне признательны всем, кто оказывал нам содействие.

Виктор Дизендорф

Взято с сайта http://wolgadeutsche.net/gedenkbuch/usollag_1.htm

Книга посвящена тысячам российских немцев, которые были мобилизованы в т.н. "рабочие колонны" и трудились на лесоповале и лесосплаве в Усольлаге НКВД/МВД СССР (Молотовская, ныне Пермская обл.) в 1942-1947 гг. Книга Памяти содержит биографические сведения о более 3500 немцев-трудармейцев, погибших в Усольлаге. В книге публикуются воспоминания бывших трудармейцев Усольлага - Фридриха Фридриховича Лореша и Якова Егоровича Шмаля, а также статья, посвященная истории т.н. трудармии и "трудармейских" лесных лагерей НКВД, в частности - Усольлага. Книга основана на материалах архива бывшего Усольлага (ныне - Учреждение ВК-240), который находится в г. Соликамске Пермской обл.

Книга издана в рамках проекта "GEDENKBUCH", инициированного Общественной академией наук российских немцев и предусматривающего подготовку Книги Памяти российских немцев, ставших жертвами политических репрессий 1930-40-х гг. в СССР. Издание предназначено для всех, кому дорога память об этих безвинно погибших и пострадавших советских гражданах.