Есть тайны, которые приговоренные к расстрелу уносили в могилу. Одна из таких тайн — фамилии и имена палачей, или, как их тогда называли, исполнителей смертных приговоров.

Их имена были самой большой тайной Советского Союза. И хотя об их существовании знала вся страна, а результаты их деятельности время от времени становились достоянием печати, не говоря уже о том, что встречей с ними пугали маршалов и генералов, народных артистов и партийных деятелей, простых рабочих и зажиточных крестьян, ни фамилий, ни имен представителей этой древнейшей профессии не знал никто.

А вот их лица были известны многим, очень многим. Правда, это было последнее, что видели эти люди: через мгновенье они представали перед Богом или сатаной — кому как повезет. А вот тот, кто отправлял их на тот свет, деловито перезаряжал револьвер и шел к следующей жертве. Убивать — его профессия, и чем больше он убьет, тем выше звание, тем больше орденов, тем выше авторитет в глазах начальства. Эти люди — палачи, или, как их тогда называли, исполнители смертных приговоров.

Мне удалось приподнять завесу над этой жуткой и мрачной тайной. Я познакомлю вас с теми, у кого руки в самом прямом смысле слова по локоть в крови.

Передо мной довольно объемистая, но мало кому известная книжка с совершенно жутким названием “Расстрельные списки”. В книге 670 имен и несколько меньше фотографий тех жертв сталинских репрессий, которые были расстреляны, а затем сожжены и захоронены на территории Донского крематория в период с 1934 по 1940 год. Но ведь кроме этого места, расстрелянных хоронили на территории Яузской больницы, на Ваганьковском, Калитниковском, Рогожском и некоторых других кладбищах. Конвейер смерти работал и днем и ночью, кладбищ стало не хватать, и тогда родилась идея создать так называемые зоны, расположенные на принадлежащих НКВД землях в поселке Бутово и совхозе “Коммунарка”: самые массовые захоронения находятся именно там.

Технология приведения приговора в исполнение была на удивление проста. Сначала составлялось предписание Военной коллегии Верховного суда Союза ССР, которое подписывал председатель этой коллегии Ульрих. Само собой разумеется, предписание имело гриф “Сов. секретно”. Передо мной одно из таких предписаний от 25 декабря 1936 года:

“Предлагаю привести немедленно в исполнение приговор Военной коллегии Верхсуда СССР от 7.ХII.36 г. в отношении осужденных к расстрелу. Исполнение донести”.

Комендант Военной коллегии капитан Игнатьев был человеком исполнительным — через некоторое время он отправляет начальству собственноручно написанный документ.

“Приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 7.XII.36 г. в отношении поименованных на обороте шести человек приведен в исполнение 25.XII.36 г. в 22 ч. 45 м. в гор. Москве”.

В тот же день он пишет еще одну бумагу.

“Директору Московского крематория. Предлагаю принять для кремации вне очереди шесть трупов”.

Директор не возражает и письменно подтверждает, что шесть трупов для кремации принял.

Самое же мерзкое заключалось в том, что родственникам о казни не сообщали, им говорили, что их отец, муж или брат “осуждены к 10 годам ИТЛ без права переписки и передач”. Этот порядок был утвержден в 1939-м. А с осени 1945-го им стали отвечать, что осужденный умер в местах лишения свободы. Именно это сообщили брату Михаила Кольцова, известному художнику-карикатуристу Борису Ефимову: “Кольцов-Фридлянд М.Е., отбывая наказание, умер 4 марта 1942 года”. А вот Всеволод Мейерхольд “прожил” чуточку дольше: его внучке выдали справку, что он умер 17 марта 1942 года. И это притом, что оба были расстреляны 2 февраля 1940 года.

Но случалось и так, что о расстрелах объявляли в печати, и вся страна радостно приветствовала это событие. Так было с Тухачевским, Якиром, Корком, Уборевичем и Эйдеманом, так было с Путной, Смилгой и Енукидзе — их тела тоже сожгли в Донском крематории.

Так кто же нажимал на спусковой крючок и кто последним смотрел в глаза жертве? Чтобы ответить на этот вопрос, пришлось проделать не просто большую, а гигантскую работу, результатом которой стали десять послужных списков (теперь их называют личными делами) сотрудников комендатуры НКВД, которые наиболее часто встречаются во всякого рода расстрельных документах.

Вот, скажем, акт, составленный 4 июля 1938 года:

“Мы, нижеподписавшиеся, старший лейтенант государственной безопасности Овчинников, лейтенант Шигалев и майор Ильин, составили настоящий акт о том, что сего числа привели в исполнение решение тройки УНКВД МО от 15 июня. На основании настоящего предписания расстреляли нижеследующих осужденных...”

Далее следует список из двадцати двух человек.

На этом трудовой день Овчинникова, Шигалева и Ильина не закончился — пришлось расстрелять еще семерых. Самое поразительное, этот акт написан от руки, крупным, четким почерком, следовательно, руки у палачей после столь тяжкой работы не дрожали, и подписи они ставили размашистые, уверенные.

Братья Шигалевы — одни из самых известных палачей сталинской эпохи. Старший, Василий, получив в родном Киржаче четырехклассное образование, учился на сапожника, вступил в Красную гвардию, был пулеметчиком, а потом вдруг стал надзирателем в печально известной Внутренней тюрьме. Прослужив некоторое время в комендатуре НКВД, в 1937-м Василий получает должность сотрудника для особых поручений — это был еще один способ зашифровывать палачей. Со временем он стал почетным чекистом, кавалером нескольких боевых орденов и, само собой разумеется, членом ВКП(б).

Известен Василий еще и тем, что он был единственным из исполнителей, который “удостоился” доноса от своих коллег. Чем он им насолил, трудно сказать, но в его личном деле есть рапорт на имя заместителя народного комиссара внутренних дел Фриновского, в котором сообщается, что “сотрудник для особых поручений Шигалев Василий Иванович имел близкое знакомство с врагом народа Булановым, часто бывал у него на квартире”. В 1938-м такого рапорта было достаточно, чтобы попасть в руки своих сослуживцев по комендатуре, но Фриновский, видимо, решил, что разбрасываться такими кадрами не стоит, и донос оставил без последствий.

Судя по всему, эта история кое-чему научила Василий Шигалева, и он, безукоризненно выполняя свои прямые обязанности, за что вскоре получил орден “Знак Почета”, после 1938-го старался нигде не засвечиваться: в архивах не сохранилось ни одной бумажки с его подписью.

А вот его брат Иван действовал менее осторожно. То ли сказывалось трехклассное образование, то ли то, что некоторое время он работал продавцом и привык быть на виду, но, отслужив в армии, он пошел по стопам старшего брата: надзиратель во Внутренней тюрьме, затем вахтер, начальник бюро пропусков и, наконец, сотрудник для особых поручений. Он быстро догоняет брата по количеству расстрелов, а по количеству наград даже обгоняет: став подполковником, он получает орден Ленина и, что самое странное, медаль “За оборону Москвы”, хотя не убил ни одного немца. Зато своих соотечественников... С одним расстрельным актом, где есть его размашистая подпись, вы уже знакомы, а ведь их были десятки, если не сотни.

А вот еще один любопытный документ. Как известно, в те, да и совсем недавние годы партийной учебой была охвачена вся страна. Историю ВКП(б), а потом КПСС изучали рабочие и колхозники, учителя и врачи, маршалы и солдаты. Стояли в этом ряду и палачи. Разрядив последний патрон, они брали в руки тетради и шли в ленинскую комнату, чтобы обсудить и одобрить очередное решение ЦК или законспектировать тезисы основополагающей речи Сталина. Руководил этой учебой Иван Шигалев: он был партгрупоргом и занимался агитмассовой работой.

Старался Иван, надрывался Василий — уж очень хотелось, чтобы заметило и отметило начальство, чтобы побыстрее присвоили очередное звание и представили к ордену. Шигалевы стали известны, а в определенных кругах их даже уважали. Но не знали братья-палачи, что их фамилия уже увековечена, и не кем-нибудь, а самим Достоевским. Это он придумал Шигалева и шигалевщину как уродливое порождение социалистической идеи и описал это явление в “Бесах”.

Помните, что говорит выразитель этой идеи Верховенский?

“Мы провозгласим разрушение... Мы пустим пожары... Мы пустим легенды... Тут каждая шелудивая “кучка” пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал. Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам”.

И все же, как ни известны и как ни авторитетны были братья Шигалевы, им далеко до самой кровожадной и самой знаменитой среди исполнителей фигуры. Имя этого человека произносили восторженным шепотом, ведь на его личном счету было около 10 тысяч расстрелянных. Звали этого палача Петр Иванович Магго. Латыш по национальности, он окончил всего два класса сельской школы, батрачил у помещика, участвовал в Первой мировой войне, в 1917-м вступил в партию большевиков и почти сразу стал членом карательного отряда, входившего в состав ВЧК.

Судя по всему, Магго проявил себя достаточно ярко, так как буквально через год его назначили надзирателем, а потом начальником тюрьмы, расположенной по улице Дзержинского, 11. Там он служил до 1931 года, а затем стал сотрудником для особых поручений комендатуры ОГПУ, или, проще говоря, палачом.

Десять лет не выпускал Магго из рук нагана, а судя по свидетельству одного из ныне здравствующих исполнителей, имя которого я обещал не называть, палачи предпочитали револьверы именно этой системы. За эти годы Магго стал почетным чекистом, получил несколько орденов, награжден грамотой ОГПУ и золотыми часами, а в характеристике удостоен высочайшей, хоть и закодированной похвалы: “К работе относится серьезно. По особому заданию провел много работы”.

Да, работы Магго провел много. Как я уже говорил, на его личном счету около 10 тысяч загубленных душ. А ведь глядя на его фотографию, никогда этого не подумаешь. Если бы не форменная гимнастерка, его вполне можно было бы принять за сельского учителя, врача или агронома: милый старичок в старомодных круглых очках.

И так же, как учитель, каждое утро, наскоро позавтракав, он отправлялся на работу, правда, вместо указки брал в руки наган и приступал к делу. Говорят, что однажды, расстреляв десятка два приговоренных, он так вошел в раж, что заорал на стоящего рядом начальника особого отдела Попова: “А ты чего тут стоишь? Раздевайся! Немедленно! А то пристрелю на месте!” Перепуганный особист еле отбился от “серьезно относящегося к работе” палача.

Был, правда, у этого идеального исполнителя грешок, который даже отмечен в характеристике: Магго любил выпить и, судя по всему, крепко. Его ныне здравствующий коллега, которого я уже упоминал, заметил, что этот грех был присущ всем исполнителям.

— У нас всегда под рукой было ведро водки и ведро одеколона, — вспоминает он. — Водку, само собой, пили до потери сознания. Что ни говорите, а работа была не из легких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха пороха и крови. Даже собаки от нас шарахались, а если и лаяли, то издалека.

А однажды Магго попало от непосредственного начальника И.Д.Берга. Ссылаясь на Магго, Берг указал в письменном отчете, что многие приговоренные умирают со словами: “Да здравствует Сталин!” Резолюция руководства была чисто большевистской: “Надо проводить воспитательную работу среди приговоренных к расстрелу, чтобы они в столь неподходящий момент не марали имя вождя”.

Знакомясь с личными делами исполнителей, я отметил, что беспартийных среди них не было. Значит, прежде чем получить казенный наган и доступ к затылку приговоренного, надо было вступить в партию и, само собой, заслужить соответствующую рекомендацию парткома. Такие рекомендации в делах есть. Но один из коммунистов-палачей имел такие серьезные рекомендации, разумеется, устные, какие и не снились народным комиссарам.

Я говорю о Петре Яковлеве. В его личном деле, причем в самом конце, есть скромная, но очень весомая приписка:

“С 1922 по 1924 год был прикомандирован в Кремль к личному гаражу В.И.Ленина и тов. Сталина. Был начальником гаража и обслуживал их лично”.

Надо ли удивляться, что, имея таких всесильных покровителей, малограмотный сормовский рабочий дослужился до полковника, побывав и начальником отдела связи, и руководителем автобазы ОГПУ. Но самое главное, он пробился в сотрудники для особых поручений. Всю войну и даже в послевоенные годы, вплоть до увольнения в отставку, местом работы Яковлева был комендантский отдел, а его главным инструментом — наган. Трудно поверить, но это факт: некоторое время он был депутатом Моссовета — видимо, присматривался к своим будущим жертвам.

Руководство НКВД и ЦК ВКП(б) всегда держало в поле зрения самоотверженный труд своего выдвиженца и отмечало его успехи многочисленными медалями и орденами, вплоть до высшей награды страны — ордена Ленина. И это естественно, ведь в его характеристике, выданной при очередной аттестации, написано черным по белому: “К работе относится хорошо. За дело болеет. Обладает большой работоспособностью и достаточной долей энергии. Хорошо ориентируется при выполнении оперативных поручений. Находчив, дисциплинирован”.

А теперь представьте, чем занимался этот человек, вообразите бесконечные шеренги приговоренных, которых он отправил на тот свет, и прочтите характеристику еще раз. Волосы встают дыбом от беззастенчивого цинизма! За дело он, видите ли, болеет, да еще обладает большой работоспособностью... Кошмар — если вдуматься в эти формулировки.

Ухватившись за строчку, что Яковлев “в быту скромен и хороший семьянин”, я спросил уже знакомого нам ныне здравствующего исполнителя: знали ли жены и дети, чем занимаются их мужья и отцы?

— Ни в коем случае! — замахал он руками. — Даже на Лубянке об этом знал очень ограниченный круг лиц. Наши имена были самой большой тайной Советского Союза. А домашние... Какое им дело? Квартиры нам давали отличные, зарплаты и пайки хорошие, путевки в санатории — в любое время года. Что еще надо жене и детям? А принадлежностью главы семьи к органам НКВД они гордились. Очень гордились! Так что никаких комплексов не было.

Комплексы комплексами, а здоровье здоровьем... Природа брала свое и наказывала палачей по-своему: в отставку они уходили глубокими инвалидами. Тот же Магго окончательно спился, приобрел целый букет самых разнообразных заболеваний и незадолго до войны умер. Петр Яковлев заработал и кардиосклероз, и эмфизему легких, и варикозное расширение вен, и глухоту на правое ухо — верный признак, что стрелял с правой руки.

Его коллега Иван Фельдман уволился инвалидом второй группы с таким количеством заболеваний, что не прожил и года. А у подполковника Емельянова вообще, как теперь говорят, поехала крыша. В приказе о его увольнении так и говорится: “Тов. Емельянов переводится на пенсию по случаю болезни (шизофрения), связанной исключительно с долголетней оперативной работой в органах”.

В таком же положении оказался и бывший латышский пастух, затем тюремный надзиратель и, наконец, образцовый сотрудник для особых поручений Эрнест Мач. Двадцать шесть лет отдал любимому делу Мач, дослужился до майора, был назначен воспитателем “молодняка” — так называли молодых чекистов, получил несколько орденов и стал психом.

Во всяком случае, его непосредственный начальник в рапорте руководству просит уволить Мача из органов как человека, “страдающего нервно-психической болезнью”.

Инвалидом первой группы уходит на пенсию подполковник Дмитриев, а ведь он, можно сказать, выручил руководство НКВД, добровольно перейдя из шоферов в исполнители: в 1937-м запарка была жуткая, и палачей хронически не хватало.

А вот два бравых полковника Антонов и Семенихин в отставку ушли не по болезни, а по возрасту. Судя по их послужным спискам, они вовремя поняли, к чему приводит ежедневная стрельба по живым мишеням, и пробились в руководители групп — иначе говоря, сами они в последние годы не расстреливали, а лишь наблюдали, как это делают подчиненные, само собой разумеется, время от времени делая замечания и делясь своим богатым опытом…

… В словаре Владимира Ивановича Даля есть необычайно емкий и точный афоризм: “Не дай Бог никому в палачах быть — а нельзя без него!” Даль, конечно же, прав: без палача нельзя, кто-то должен выполнять и эту работу. Но к каждой профессии, как и к этой, надо иметь склонность. Согласитесь, что склонность к хладнокровному убийству, причем из месяца в месяц, из года в год, явление ненормальное.

Честно говоря, я думал, что среди предков исполнителей найду как минимум отпетых уголовников и этим объясню многолетнюю работу палачами их потомков. Нет, ничего подобного обнаружить не удалось: обыкновенные крестьянские или рабочие семьи, все выходцы из которых темные и почти безграмотные люди.

Так что же двигало шигалевыми, яковлевыми, мачами и их орденоносными коллегами? Что заставляло брать наган и стрелять в беззащитных людей? Мне кажется, я нашел ответ на этот неразрешимый вопрос. Перечитывая партийную характеристику подполковника Дмитриева, я обратил внимание на такие строки: “Идеологически выдержан. Делу партии Ленина—Сталина предан”.

А теперь давайте вспомним слова одного из самых фанатичных партийцев Верховенского, который говорил, что отыщет таких охотников, которые на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся.

Верховенский — литературный образ, а Ленин, Сталин и их партия — реальность. Жуткая реальность. Это они пробудили в людях низменные инстинкты, это они породили палачей с партбилетами, это они сделали так, что преданность партии Ленина—Сталина означала быть благодарным за честь выстрелить в затылок беззащитного человека.

Борис Сопельняк

http://www.gulag.ipvnews.org

Этот сруб - подвальная часть здания НКВД, в котором расстреливали людей. Трупы зарывали тут же - в ямы, неподалеку, обильно посыпая их известью. Через десятилетия река размыла берег, и посыпались в воду сморщенные и усохшие мумии, поплыли, качаясь по волнам и вперив незрячие очи в своих потомков...Читинская область, 1989 г.

"Руководство партии решило в 1936-38 гг., что в "интересах пролетариата" — расстрелять более миллиона человек. Массово применялись пытки. Но ни в одном случае прокуратура не усмотрела нарушения социалистической законности.

В 1955-56 гг. партийное руководство нашло, что в "интересах пролетариата" — реабилитировать их посмертно и прокуратура признала это законным, но не привлекла к ответственности ни сотни тысяч работников госбезопасности, применявших пытки, ни судей, пославших на смерть ныне реабилитированных людей".

Жак Росси, историк, составитель "Справочника по ГУЛАГу"

"Внесудебные расстрелы исполнялись во дворе любого учреждения ВЧК/ГПУ/ОГПУ. Расстреливаемых выводили из подвала ночью, ослепляли фарами грузовиков и открывали по ним огонь. Шум заведенных моторов заглушал выстрелы. С конца 20-х гг. монополия расстрелов принадлежит только ОГПУ, а с 1934 г. - НКВД СССР (НКГБ/МГБ/МВД/КГБ)".

Жак Росси, историк, составитель "Справочника по ГУЛАГу"

"Приговоренных к смерти отводили в подвал и по пути убивали выстрелом в затылок. Чтобы было меньше шума, героев революции приканчивали не из настоящего боевого оружия, а маленькими мелкокалиберными пульками, какими мальчишки стреляют по крысам и воронам.
Рядом открывалась дверь в мертвецкую, где лежали штабелями трупы уже расстрелянных. По ночам эти трупы на грузовиках вывозили за город, сваливали в общие могилы, как чумную падаль, заливали известью и засыпали могилы вровень с землей. Потом такое кладбище оцепляли колючей проволокой и ставили предостерегающие надписи: "Опасность эпидемии сибирской язвы! Вход воспрещен!" Так советская власть вознаграждала тех, кто эту власть создал".

Григорий Климов, аналитик

http://www.gulag.ipvnews.org

Высшая Мера Наказания

Мы ненавидели такой народ и смеялись над его презренным гневом...
Не свободы они были достойны, а залпов и казней...
Пулеметов - вот чего мне хотелось.
Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в берлогу вырвавшегося на свободу зверя...
Увы, этот зверь был... его величество русский народ.
Ах, пулеметов сюда, пулеметов!

В. Шульгин

О системе внесудебных смертных казней (убийств)
политзаключенных в ГУЛАГе

В публицистике и в научной литературе уже много написано о гибели в СССР политзаключенных в годы тоталитарных репрессий. Трагическая статистика достаточно достоверно сообщает о количестве приговоренных к высшей мере наказания (ВМН) — расстрелу по ст. 58. По данным Общественного центра им. А. Д. Сахарова таковых было около миллиона. Но это — только расстрелянных. Всего же уничтоженных в ходе политических репрессий — в десятки раз больше. Видимо, гибель политзаключенных в тюрьмах и лагерях в результате целенаправленной, организованной деятельности администрации этих карательных учреждений следовало бы называть умерщвлением или, еще точнее, — убийством. Как иначе назвать факт гибели 50 % карачаевцев во время их противозаконной депортации с Северного Кавказа в Казахстан и Сибирь?!

В 1989-1990 годах силами группы поиска Ярославского общества "Мемориал" было обнаружено и эксгумировано расстрельное место у деревни Селифонтово Карабихского сельсовета Ярославского района. Все извлеченные там черепа имели пулевые отверстия в затылочной части, то есть это были жертвы ВМН. В 1997 году, в ходе наших новых раскопок под Рыбинском, найденный череп был не только цел, но у него сохранились все зубы — сильные, ровные, здоровые. Значит, это был молодой человек, умерший от болезни или истощения, либо погибший по другой причине, но не расстрелянный. Дело в том, что на месте раскопок в 30-40-е располагалось лагерное кладбище. Кости человека были обнаружены на глубине 50 сантиметров, а череп лежал лицевой частью вниз. Выходит, здесь закапывали умерших и погибших заключенные. Бывшие узники местных лагерей уверенно показывали, где следует копать, а потом рассказывали, как все происходило.

Мы сосредоточили внимание на исследовании и систематизации причин массовой гибели политзаключенных в лагерях и тюрьмах. После нашего выступления по областному радио и телевидению о страшных рыбинских находках пошли телефонные звонки и письма с уточняющей и новой информацией. На встречах в "Мемориале" мы услышали рассказы, воспоминания с новыми фактами и их детализацией. То же продолжалось на встречах в Российском и Международном "Мемориале" после нашего сообщения на VII конференции "КГБ вчера, сегодня, завтра". В результате стала вырисовываться система умерщвлений-убийств политзаключенных в ГУЛАГе. Ее изучение следует продолжать, но по состоянию на сегодняшний день в нее можно включить следующие способы и методы расправ:

I группа — общие санитарно-медицинские условия жизни в тюрьмах и лагерях, а также отсутствие системы охраны труда:

1. Доведение людей до состояния "доходяг". Дистрофическое состояние политзаключенных неизбежно наступало у значительного их большинства в связи с очень плохим по качеству и калорийности питанием и тяжелой физической работой, что влекло за собой необратимые изменения в организме и смерть. Напомним, что аналогичное положение было у политзаключенных и в тюрьмах. Так, например, академик Н. И. Вавилов умер в 1942 году в Саратовской тюрьме от голода.

2. Антисанитарные условия, грязь в камерах и бараках, отсутствие чистого (а то и любого) белья; редкие, кратковременные, часто без горячей воды и необходимого количества мыла бани; плохо оборудованные уборные, а в тюрьмах — "параши", которые выносили из камер раз в сутки. Это объективно вело к многочисленным, в том числе и инфекционным, заболеваниям, что в свою очередь влекло массовые смерти физически истощенных людей с резко ослабленным здоровьем.

3. Истощенные люди, живущие в антисанитарных условиях, были подвержены всевозможным заболеваниям: от простуды до туберкулеза, а лечение практически отсутствовало. При стопроцентном нездоровье медицинскую помощь, относительно сносное лечение получали единицы. Абсолютное большинство больных получало примитивное лечение, к тому же, как правило, с опозданием. Очень многих не лечили совсем. Отсюда — массовая смертность из-за болезней.

4. Несчастные случаи на тяжелых физических работах. Работа на лесоповале, разгрузке и погрузке транспорта, на шахтах и карьерах совсем не сопровождалась охраной труда. Политзаключенные страдали и гибли в многочисленных авариях и катастрофах. Пострадавшим не оказывалась немедленная необходимая медицинская помощь. Тяжелораненые должны были ожидать конца рабочей смены, когда товарищи могли отнести их в жилую зону, где находился медперсонал. Поэтому многие не доживали до лечения, либо оно им уже не помогало. Таким образом, несчастные случаи вели к массовой гибели политзаключенных.

II группа — взаимоотношения между охраной лагерей, тюрем и политзаключенными:

5. Избиения охраной политзаключенных, травля их собаками и т. п., без оказания медицинской помощи до конца рабочей смены. О таких случаях, как типичных, массовых рассказывал житель Рыбинска, показывая нам место лагерного кладбища. Еще ребенком, пяти-восьми лет, он жил в деревне, возле которой длительное время располагалась рабочая зона одного из лагпунктов. Часто, в связи с отказом от работы из-за бессилия, болезни, заключенного избивали охранники, они же провоцировали драки между работающими, травили собаками упавших от изнеможения людей. Раненных заключенных, с синяками и кровоточащими ранами, приносили и сваливали, не спрашивая разрешения хозяев, на пол ближайшей избы. Остававшийся с ними охранник не позволял оказывать помощь. Не оказывал ее и сам. Пострадавшие, мучаясь, дожидались конца смены и часто не выдерживали. Вечером в жилую зону приносили уже трупы.

6. Отказ от работы из-за физического состояния не всегда заканчивался избиением. У охранников было право (и обязанность) в определенных случаях применять оружие для пресечения "саботажа". Акт о "расстреле на месте" составлялся по возвращении в жилую зону и подписывался теми же охранниками. Подобные действия поощрялись. В заброшенной землянке бывшего лагеря под Рыбинском была обнаружена книга приказов по лагпункту. В одном из них назывались фамилии четырех бойцов охраны (трое мужчин, одна женщина) и размеры денежных премий (две по 10 и две по 15 рублей) за решительные действия с применением оружия (расстрел на месте) по пресечению отказа от работы.

7. Расстрелы (убийства) применялись и при "попытках к бегству", которые провоцировались, подстраивались, организовывались(!) охраной с целью получения денежной премии. Рабочая зона на лесоповале, представлявшая из себя квадрат, ограничивалась вырубками, чтобы с четырех вышек, установленных по углам, можно было видеть и пресекать попытки выхода, побега из нее. При переходе на новый смежный участок две вышки оставляли, а две другие переносили на новые места. Таким образом создавался участок для продолжения лесоповала. Чтобы после двенадцатичасовой рабочей смены не носить в жилую зону инструмент и не тащить его на себе на следующий день, охранники разрешали оставлять его, спрятав в старой зоне. Но делалось это, конечно, не из гуманных соображений. Просто у охраны всегда имелась возможность застрелить заключенного, посланного утром за инструментом за пределы нынешней рабочей зоны, как "совершающего побег". Бывшие заключенные рассказывали, что при составлении акта осмотра места "побега" учитывалось положение тела убитого. Бесспорным свидетельством "попытки к бегству" служил факт, что труп лежит ногами к зоне, а головой от нее. Поэтому охранники сразу после убийства "беглеца" смотрели, как лежит тело, и при необходимости перекладывали его. Денежное вознаграждение потом делилось между посылавшим за инструментом и стрелявшим.

III группа — взаимоотношения между заключенными-уголовниками и политзаключенными:

Здесь следует выделить три подгруппы этих отношений:
а. заключенные — заключенные,
б. заключенные бригадиры — рядовые заключенные, рабочие,
в. уголовники на службе власти — политзаключенные.

В этой группе стоит особняком расправа карательных органов государства (КГБ) с политическими оппонентами власти.

8. Политзаключенные в тюрьмах и лагерях всегда оказывались в более тяжелом положении по сравнению с уголовниками. Последние были лучше информированы о жизни в местах заключения, знали тюремные порядки, имели определенные навыки выживания, были сплочены своими уголовными "законами", входили в определенные структуры воровской иерархии. Политзаключенные проигрывали им практически по всем этим статьям и поэтому были угнетаемы, обираемы, хуже питались и одевались, жили и работали в более трудных условиях. В силу этих причин смертность среди политзаключенных была выше, чем среди уголовников.

9. "Социально чуждые" (по официальной классификации государственных карательных органов) политзаключенные в абсолютном большинстве оказывались рядовыми рабочими, а уголовники ("социально близкие") назначались бригадирами, иным младшим начальствующим составом на лагерных работах, в тюремных камерах. Сами не привыкшие к добросовестному труду, они строили свое руководство на унижении человеческого достоинства, изощренной и извращенной требовательности, прямом угнетении, ибо выполнение бригадной нормы достигалось более высокой нагрузкой на рядовых работников, то есть политзаключенных, при полном неучастии в тяжелом физическом труде бригадиров и их уголовного окружения. Это вело к ускоренному и массовому переходу политзаключенных в категорию "доходяг", их гибели и смерти.

10. В ноябре 1997 года телепрограмма "Человек и закон" (ОРТ) рассказала еще об одной изуверской практике, когда неугодных политзаключенных убивали уголовники по прямому указанию офицеров КГБ. При получении соответствующего задания с конкретным указанием жертвы потенциальному убийце, отбывающему срок за уголовное преступление, давалось обещание досрочного освобождения с последующей заменой имени, фамилии и всех документов и предоставлением спокойного места жительства в тех районах страны, где его гарантированно не знают. Но, как удалось выяснить тележурналистам, уголовники-убийцы были обречены на уничтожение по их новому месту жительства, чтобы пресечь утечку информации об организованных убийствах. И в этом суть методов работы и морали "компетентных органов".

11. К предыдущему тесно примыкает способ убийства политического оппонента власти (или просто неугодного человека) без посредства уголовников, а непосредственно силами КГБ. Примером может служить убийство в Минске народного артиста СССР С. Михоэлса во время гастролей в БССР Московского еврейского театра. Это тоже часть системы, ее громкое, открытое проявление.

IV группа — целевые массовые убийства, связанные с особыми ситуациями жизни и труда в лагерях:

12. К массовым убийствам политзаключенных необходимо отнести подавления лагерных восстаний. О них достаточно написано у А. И. Солженицына. Наши личные встречи с очевидцами и участниками этих восстаний лишь дополняют общую картину конкретными примерами кровавой безжалостности подавлявших (танки буксовали на раздавленных человеческих телах, останавливались от намотавшихся на гусеницы внутренностей...).

13. О новом факте массового убийства политзаключенных сообщила летом 1997 года ярославская газета "Караван-Рос". Во время строительства Рыбинского гидроузла и затопления нового русла реки Шексны в октябре 1940 года заключенным не подали команды на выход с места работы — со дна нового русла... В результате было утоплено примерно 18 тысяч человек. И сейчас еще живы те, кто помнит, как к берегам рукотворного моря прибивало множество трупов в лагерной одежде. Получить документальное подтверждение этой трагедии до сих пор не удалось: лагерные архивы за 1940-1941 годы не сохранились на всех уровнях (от рыбинского до российского). ГУЛАГ всегда умел хранить свои тайны.

14. К подобным же методам уничтожения относится большое количество случаев затопления барж, других плавсредств с заключенными, перевозимыми в трюмах к местам отбывания наказания. Чаще это происходило в Охотском море при транспортировке политзаключенных в магаданские лагеря из приморских портов. На сей счет существуют многочисленные описания в литературе.

15. Безусловно самостоятельным методом массовых убийств политзаключенных являются повторные судебные процессы, проводимые по 58-ой статье над уже заключенными. В дополнительных расстрельных списках, опубликованных в 4-м томе книги "Не предать забвению" таковых десятки и десятки. В них не указано ни место жительства, ни профессия приговоренного, ни статья, по которой он осужден. Эту информацию заменяет одно слово — заключенный. Судя по тому, что даты приговоров к ВМН и приведения их в исполнение совпадают, можно сделать вывод, что такие повторные процессы (т.е. суды над уже осужденными) носили характер кампаний по уничтожению людей.

V группа — косвенные способы уничтожения политзаключенных и их близких:

16. Многие политзаключенные во время пребывания в лагерях утрачивали семьи, лишались квартир и домов, личного имущества — всего того, что составляло основу их быта. Наряду с этим после освобождения они попадали в целую систему государственно-правовых ограничений (лишений!) в трудоустройстве и в обустройстве жизни в целом. Порой это было столь трагичным, что люди кончали жизнь самоубийством. Это, бесспорно, является составной частью процесса убийств политзаключенных.

17. Насильственное отторжение, разрыв родственных связей, исчезновение, а порой и гибель являлись участью детей, чьи родители осуждались по статье 58. Их помещали в различные детские дома8. При этом часто менялись фамилии и, если обстоятельства позволяли, — имена, засекречивали или вовсе уничтожали документы.

Подводя итог, хочется сказать, что приведенные сведения о внесудебных уничтожениях (убийствах) политзаключенных поступили в Ярославский "Мемориал" на встречах с бывшими политзаключенными, членами их семей, жителями окололагерных населенных пунктов, из выступлений на собраниях и конференциях по этой проблеме, а также из публикаций в средствах массовой информации. Исследования и поиски необходимо продолжать. Без них нельзя ответить на вопросы о гибели, уничтожении миллионов людей.

Сейчас уверенно можно утверждать лишь одно: документального подтверждения уничтожения миллионов политзаключенных не удастся получить никогда. Но в памяти людей сведения об этом хранятся. Например, только после первого выступления по ярославскому телевидению поступило столько информации, что количество описанных способов уничтожения политзаключенных удвоилось.

Эта статья является нашей первой попыткой обобщения. Каждый пункт предлагаемой здесь классификации уже сейчас можно развернуть в самостоятельные статьи с соответствующими фактами и выводами, имея целью полное историческое освещение системы внесудебного уничтожения людей. И не будем забывать, что любая система обладает, по крайней мере, двумя качествами:

а. ее возникновение в социальной сфере всегда является результатом целенаправленной деятельности людей, их групп и организаций;
б. система — весьма устойчивая структура, способная к длительному сохранению и быстрому восстановлению.

Юрий Марковин

Ярославль,
Областное историко-просветительское, правозащитное
и благотворительное общество "Ярославский мемориал".

Примечания:

1. Только в 1937-1938 гг. было приговорено по политическим обвинениям к ВМН, соответственно, 353074 и 328618 человек.
2. Академик В. И. Вернадский говорит о 20 млн.; академик А. Н. Яковлев — о 15 млн.; в СМИ называются цифры до 40 млн. погибших от репрессий в СССР.
3. Если взять в качестве минимальной цифры погибших политзаключенных 15 млн. человек, а официальное число приговоренных к расстрелу — 1 млн., значит, нужно, как минимум, объяснить насильственную гибель 14 млн. человек.
4. Мы попытались связаться и с автором статьи, и с Обществом "Ярослаский мемориал". Но сегодня на россйиском дворе не то время, когда могут рассылаться за рубеж документы обличающие КГБ, как преступную организацию.

http://www.gulag.ipvnews.org